Autor: Anna Zamutovská / Автор: Анна Замутовска

Pred časom bola v prešovskom divadle Viola odohraná avizovane posledná repríza inscenácie Udri pastiera v Prešove. Inscenácia vyobrazuje fragmenty zo života Pavla Petra Gojdiča – gréckokatolíckeho biskupa, mučeníka, Rusína. Napísaná bola na motívy rovnomenného románu od slovenského prozaika Vincenta Šikulu. 

Režisér a autor dramatizácie Kamil Žiška sa pri tvorbe inšpiroval slávnou Božskou komédiou, kde básnik Vergílius sprevádzal básnika Danteho infernom. Podobne aj v tejto inscenácii putovali autor románu Šikula spolu s biskupom Gojdičom hrôzami minulého storočia. 

Na prvý dojem práve tento fakt mohol na diváka pôsobiť mierne odľahčujúco, aj napriek každému dobre známej a tragickej histórii. No inscenácia bola viac než veľavravná.

Divadlo bolo vypredané do posledného pridávaného miesta a jeho interiér už na prvý dojem sálal komornosťou, intímnosťou a originálnosťou. Blížiace sa veľkonočné sviatky ešte viac násobili atmosféru očakávania v hľadisku už pred predstavením.

To začalo treťou postavou – mužom v sivom, ,,bacharom”, a hneď vtiahlo publikum do studenej väzenskej reality 50-tych rokov minulého storočia. Postava väzenského strážnika, ktorého hral herec Daniel Straka, veľmi vierohodne navodila u diváka pocity, ktoré navodiť mala – strach, úzkosť, nepochopiteľnosť pohŕdania a nepokoj z nepredvídateľnosti konania spoločensky nadradenej osoby. 

Ako druhý sa na scéne objavil Vincent Šikula v podaní herca Miroslava Bodokiho, dokonca svojím výzorom sa veľmi podobal na skutočného spisovateľa, a znamenite stvárnil istú mieru sebakritiky, nespokojnosti, zádumčivosti a nutkania neustále zlepšovať svoje texty, čo je vlastné pre množstvo spisovateľov. Šikula sa nástojčivo snažil vrátiť k náhlou smrťou prerušenému dokončeniu svojho posledného románu, ale i k overeniu už napísaných úryvkov o živote biskupa.

No a ten bol v poradí poslednou tvárou na scéne. Prejav herca Eugena Libezňuka stvárňujúceho hlavnú postavu – biskupa Gojdiča – priniesol práve to, čo z blahoslaveného mučeníka podľa pamätníkov i podľa dobových fotografií stále vyžarovalo – pokoru, dobro a pokoj. 

Aj keď možno väčšina publika mala tohto herca zafixovaného skôr ako predstaviteľa zábavných postáv z televízie či reklamy, domovským divadlom Eugena Libezňuka je rusínske Divadlo Alexandra Duchnoviča, kde stvárňuje vskutku rôznorodé postavy. Svoju všestrannosť, ale najmä presvedčivosť v tomto predstavení predviedol tak bravúrne, že divák si do budúcna bude len s ťažkosťou vedieť predstaviť stvárnenie biskupa Gojdiča niekým iným. 

Posmrtné rozhovory spisovateľa s biskupom boli popretkávané zinscenovaním niektorých konkrétnych spomienok biskupa, vďaka ktorým sa spisovateľ akoby ocitol v tom danom čase a snažil sa overiť ich pravdivosť opísanú vo svojich zápiskoch, ale i vcítiť sa a bližšie pochopiť pocity biskupa a jeho reakcie na vysporiadanie sa s rôznymi  životnými situáciami.

Okrem troch hereckých postáv zaznievali v inscenácii aj nahrávky hlasov ďalších hercov, ktoré sa prihovárali práve v spomienkach Gojdiča na svojich rodičov, na kuchárku na biskupskom úrade, ale i v spomienkach na procesy vypočúvania či na konkrétnych spoluväzňov a kňazských kolegov. 

Scéna s jednoduchými väzenskými kulisami dopĺňaná svetelnými i zvukovými efektmi slabo utiahnutej blikajúcej žiarovky či neustále pomaly kvapkajúcej vody dotvárala veľmi vierohodný obraz priam neľudských podmienok, ktorým biskup čelil. S gradujúcim dejom inscenácie i intenzity efektov sa smelo mohol divák pristihnúť pri myšlienkach ,,nech už konečne zomrie…” Tak vierohodne navodila celá inscenácia cez samotnú scénu a vynikajúce výkony hercov pocit ozajstného mučenia až priamo samotnému publiku.

Myslím, že práve to bol úmysel tvorcov inscenácie – hlboko sa dotknúť diváka, vytrhnúť ho z jeho zóny komfortu a prinútiť ho priam bytostne spoznať určité historické obdobie. 

Divadelné predstavenia či hudobno-obrazové inscenácie na historické témy dokážu navodiť a zaujímavo interpretovať reálnosť tej-ktorej doby či udalosti a domnievam sa, že vďaka nim sa história stáva pre súčasnú mladú generáciu príťažlivejšou a nepochybne aj ľahšie zapamätateľnejšou.

Mnou veľmi zarezonovali niektoré repliky z tohto predstavenia, a verím, že nenechali ľahostajných ani ďalších, nielen Rusínov, v hľadisku. Vraj sme nátury nepoddajné, treba nás vyhubiť ako potkanov, máme sa prestať rozprávať tou rusínčinou, lebo už ju nechcú ani počuť a postarajú sa, aby sa na nás zabudlo… Parafrázované. Nespomínam si na presné repliky z inscenácie, no pocity, ktoré vo mne vyvolali, si pamätám veľmi živo. 

Na našu minulosť by sme mali pamätať všetci a stále. Na obete bývalého režimu, ktoré boli nespravodlivo stíhané a trpeli pre svoju vieru i pre svoju národnosť. Na časy, ktoré boli pre nás likvidačné. Na dobu, kedy bol rusínsky jazyk považovaný za iný – za ukrajinský. Kedy bola aj celá rusínska kultúra premenovaná na ukrajinskú. Kedy behom pár hodín prestalo oficiálne existovať všetko gréckokatolícke. Všetko len tak, iba z pozície moci.

Toto temné obdobie oficiálnej neexistencie Rusínov a likvidácie ich národnostnej i náboženskej identity by sme si mali stále donekonečna pripomínať – práve jeho reálne tienisté stránky a nenechať sa opíjať spomienkovým optimizmom. Akékoľvek náznaky sympatií či prejavy obdivu ku takýmto režimovým črtám by mali byť výstražným prstom pre celú našu spoločnosť. 

O týchto vážnych a dôležitých historických skutočnostich si nestačí len kdesi v učebnici prečítať. Im je treba naozaj porozumieť, chápať ich ozajstný význam a najmä ich reálny dopad. Rozširujme si obzory, aby sme mali poznanie a vedomosti, a aby sme na základe nich mohli – mohli jestvovať naďalej pre ďalšie generácie a odovzdávať tie pravé hodnoty. 

Lebo história, tá má jednu úžasnú vlastnosť – keď sa z nej človek nepoučí, ona sa natoľko “obetuje”, že sa k nám s radosťou nejakým spôsobom vráti.

Zdroj: Divadlo Viola, https://www.violapresov.sk/repertoar/udri-pastiera

В ПРЯШОВИ ,,ВДАРИЛИ ПАСТЫРЯ“ АВІЗОВАНО ОСТАТНІЙ РАЗ

Перед чацом была в пряшівскім театрі Віола авізована остатній раз одограта пєса  Вдарь як авізована остатня репріза в Пряшови. Iнсценація фраґметны фраґметны із жывота Павла Петра Ґойдіча – ґрекокатолицького єпіскопа, мученика, Русина. Зроблена была на мотівы роману словацького прозаіка Вінцента Шікулу. 

Режісер і автор драматізації Каміл Жшка при твопіню іншпіровав ся Божсков комедійов, в котрій поет Верґілій провадів поета Данте інферном. Подобно б тій пєсі путовали автор роману Шікула вєдно з єпіскопом Ґойдічом стахами бывшого столітя. 

Якраз тото могло на публіку діяти мірно одлегшено, наперек добрі познатній і траґічній історії. Но інсценація мала веце як єдно значіня.

Театр быв выпроданый до посліднього придаваного місця, і його інтерьєр уж на перше почутя выжаровав коморностьов, інтімностьов і оріґіналностьов. Keдьже было перед Пасхалныма святами, тото іщі веце укріпяло атмосферу очекованя перед представліньом.

Пєcа почала третьов особов – хлопом у сивым, ,,бахаром“, і то такой втягло публіку до холодной арештантьцкой реалности 1950-тых років. Роль арештантьцкого варташа, котрого грав актор Данієл Страка, віроятно навела у публіці чутя, котры навести мала – страх, незрозумітельность, непохопительность, помітованя і неспокій з того, же не мож допереду повісти, яке буде діяня в сполочности высшестоячой особы.

Як другый появив ся актор Мірослав Бодокі як Вінцент Шікула, доконця подобав ся на досправдового писателя, і досконало зобразив даяку міру самокрітікы, неспокійности, задуманости і обсендантного безперерывного зліпшованя своїх текстів, што є властне множеству писателів. Шікула наполегливо намагав ся вернути ку смертьов перерваному докончіню свого остатнього роману, але і ку провіріню уж написаных урывків о жывоті єпіскопа.

Но а тот был третьов тварьов на сцені. Прояв актора Євґенія Либезнюка, котрый грав єпіскопа Ґойдіча, приніс якраз то, што з блаженого єпіскопа подля тых, што памятають, і добовых фотоґрафій, все выжаровало – покору, добро і покій. 

I кедь може векшына публікы мала того актора зафіксованого скоріше як представителя забавных роль з телевізіції ці рекламы, домашнім театром Євґенія Либезнюка є Театр Алеxандра Духновіча, де грає шыршый діапазон ролей. Свою многостранность, но головно пересвідчівость у тій пєсі вказав так бравурно, же публіка собі до будучности буде годна лем з тяжко знати представити, жебы єпіскопа Ґойдіча грав хтось другый.

Посметрны діалоґы писателя з єпіскопом были мішаны театралным інсценованьом дакотрых конкретных спомин єпіскопа, вдяка котрым писатель якбы зайшов ся в тім данім часі, і намагав ся провірити їх правдивость описану у своїх записках, але перечути ці ближе зрозуміти чувства єпіскопа, і його реакції на выспоряданя ся з різныма жывотныма сітуаціями.

Окрім акторьскых роль в  інсценації звучали і награня голосів далшых акторів, котры пригваряли ся у споминах єпіскопа Ґойдіча ку своїм родічам, кухарьці на єпіскопскім уряді, але і в споминах на процесы выслуховань ці на конкретных арештантів, котры з ним сиділи або на колеґів – священіцків.

Сцена з простыма арештантьскыма кулісами доповняна світловыма і звуковыма ефектами слабо дотягнутой жаровкы ці безпрестанно капкаючой воды створила доставірне чутя нелюдскый условій, з котрыма мусив єпіскоп бороти ся. З ґрадуючов дійов інсценації і інтензітов ефектів публіка могла сміло знайти ся коло думкы ,,уж най конечно вмре…” Так вірно навела ціла інсценація посередництвом сцену і вынятковых выконів акторів чутя досправдогово мучіня публіці. 

Думам, же то і быв замір творців – глубоко дотулити ся публікы, вырвати єй із свойой зоны комфорту і примусити єй бытостно спознати єден історічный період. 

Театралны представліня ці музично-драматічны інсценації на історічны темы докажуть наводити і інтересно інтерпретовати реалность даной добы, і вірю тому, же вдяка тому історія стає про сучасну молоду ґенерацію інтереснов, а безпохыбно і легшов на запамятаня.

У мі барс зарезоновали дакоры реплікы, а вірю, же не зохабили безучастных ани дялшых, (нелем) Русинiв, у публіці. Же сьме непіддайны натуры, же треба нас выгубити як паткані, же маєме перестати бісідовати по русиньскы, бо уж тот язык не хотять ани чути і постарають ся, жебы ся на нас забыло… Парафразов. Не памятам точно реплікы, но чутя, котры у мі лишыли, памнятам барс жыво.

На нашу минулость бы сьме мали памятати вшыткы і все. На жертвы бывшого режіму, котры были без вины одсуджены і терьпили за свою віру і народность. На часы, котры были про нас ліквідачны. На час, коли русиньскый язык быв браный за іншакый – україньскый. Коли ціла русиньска култура была українска. Коли за пару годин перестало існовати вшытко ґрекокатолицьке. Лем так,з позіції силы.

Тот темный період офіціалного неіснованя Русинів і ліквідації нашой народностной і реліґійной ідентіты мали бы сьме собі безконечно припоминати – його реалны темны сторінкы, і не зохабляти ся опити споминовым оптімізмом. Будьякы індіції, сімпатії ці кланяня ся такым режімовым рисам, бы про нас мало быти алармуюче.

О тых історічных діях не старчіть лем собі прочитати. Треба тому справды порозуміти, поняти правдиве значіня, їх реалный ефект. Розшырюєме собі знаня, жебы сьме і на основи того могли – могли быти ту быти і далше, про далшы ґенерації, і передавати їм досправдовы цінности.

Бо історія має єдну чаровну рису – кедь ся з ньой чоловік не поучіть, она натілько “пожертвує ся”, же ся даякым спобосом ку нам верне.

Статя была публікована у Народных новинках інфоРУСИН, ч. 12/2024.